«Где кресты церквей далече...»

В жизни Пушкина Москва была главным городом. Родовой москвич, он любил в ней свое детство, ее театры, московских друзей, старый быт первопрестольной столицы. Она была его Домом.

Мне часто думается, что жизнь Пушкина — это, прежде всего, дорога. И, как всякий путник, он возвращался домой. Возвращался с душевным волнением, вглядываясь в путь и находя в нем черты приближающейся с каждой верстой московской жизни. Город узнавался издали. Была в облике его окраин особая примета, замеченная поэтом со времен детских прогулок с дядькой Никитой Козловым.

С середины XVIII столетия Москва стала центром епархии. В пушкинское время город украшали сотни церквей. Это обстоятельство отразилось и на городской топонимии. Мы теперь уж забыли, что многие старомосковские названия улиц связаны с той или иной церковью, монастырем или часовенкой.

Для Александра Сергеевича в этом заключено было одно из детских воспоминаний. Около семи лет семья Пушкиных жила в Козловском переулке, позднее получившем название Большого Харитоньевского по церкви Харитония — исповедника в Огородной слободе.

Пушкин-ребенок. 1801—1802 годы. Неизвестный художник

Эти воспоминания прошли и через творческую жизнь поэта. Не случайно семейство Лариных, приехав в Москву, поселилось именно здесь. «Евгений Онегин» — это гениальный «путеводитель» по старой Москве:

«Проходит час-другой, и вот
У Харитонья в переулке
Возок пред домом у ворот
Остановился...» [1].

Но прежде Ларины, подъезжая к старой столице, увидели городскую панораму. Еще раз заглянем в седьмую главу «Онегина». Вот он, город «сорока сороков»:

«Но вот уж близко. Перед ними
Уж белокаменной Москвы,
Как жар, крестами золотыми
Горят старинные главы.
Ах, братцы! Как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг» [2].

В этих легких, как перышко, стихах — глубокое знание своей «малой родины». «Дворцы, сады, монастыри» мелькают мимо почтенного возка Лариных, несущегося по Тверской. А следующим утром в доме тетки Татьяну будит «ранний звон колоколов».

Всем своим внешним обликом и укладом жизни Москва резко отличалась от гранитного чиновного Петербурга. Мотивы, подобные прозвучавшим в «Онегине», мы непременно найдем и у поэтов, родившихся не в «старушке»-Москве. Один из эпиграфов седьмой главы пушкинского романа принадлежит перу Е.А. Баратынского, который вспоминает в «Пирах» и «позлащенные главы» и «гул потехи колокольной». Не заметить всего этого было невозможно. Ю.М. Лотман¹ прокомментировал строки седьмой главы следующим образом: «Подъезжающему к Москве в пушкинскую эпоху прежде всего бросались в глаза многочисленные церковные главы, придававшие городу неповторимый облик. В начале 1820-х годов в Москве считалось 5 соборных церквей, приходских, кладбищенских и других православных — около 270... Кроме того, в черте города было расположено 22 монастыря, в каждом было по нескольку церквей (в таких, как Вознесенский, Симонов, Донской, Новодевичий — 6—8)» [3]. Автору «Евгения Онегина» все это хорошо знакомо и до]юго. Пушкин точен в описании деталей маршрута (Ларины, проезжая по Тверской, миновали Страстной монастырь) и московского быта (Татьяну разбудил звон колоколов к заутрене в 4 часа утра). Много раньше, в 1819 году, о «колоколах» города он писал в стихотворении «Всеволожскому». Москва с годами становилась другой. И всякий коренной москвич дорожил чертами городской жизни, знакомыми ему с детства. Колокольный звон будил воспоминания и волновал душу. Тому пример — стихотворение Евдокии Ростопчиной «Вид Москвы», где поэтесса утверждала:

«В Москве отрада лишь одна
Высокой прелести полна...».

Следующие строки обращены к детству поэтессы:

«Знакомый звон, любимый звон,
Москвы наследие святое,
Ты все былое, все родное
Напомнил мне!.. Ты сопряжен
Навек в моем воспоминанье
С годами детства моего...» [4].

В этом видна типичность восприятия старой столицы коренными горожанами, какими были оба поэта. В пушкинском же творчестве, с его принципиальным биографизмом, «старинные главы» — достаточно ранний и логично появившийся мотив.

В пестрой картине златоглавой столицы исследователи давно выделили пушкинские места. Значится среди них и Донской монастырь, ставший для московских жителей неотъемлемой частью городской жизни.

Евдокия Ростопчина (1811—1858). Акварель П.Ф. Соколова

Чем же было для москвичей начала XIX века это ныне полузабытое место? Обратимся к Карамзину: «Не многие из тех, которые провели большую часть жизни в Москве, смотрят равнодушно на Донской монастырь; почти все приближаются к нему с умилением и слезами: ибо там главное кладбище дворянства и богатого купечества» [5].

Обстоятельства основания монастыря, его история, некоторые особенности функционирования прямо связаны с развитием отношений между Россией и Крымским ханством.

В конце прошлого века недалеко от центрального собора Донского монастыря был установлен монумент. И поныне те, кто пришел поклониться праху соотечественников, смогут прочесть выбитую на нем монастырскую летопись. Для историков эти сведения — нить, соединяющая исторические судьбы Москвы и Крыма, еще одна иллюстрация к истории русско-крымских отношений:

«Донской монастырь основан в 1591 году в память чудесного избавления Москвы от нашествия Крымского хана Казы-Гирея Царем Федором Иоанновичем...».

Итак, основание Донского монастыря прямо связано с экспансией Крымского ханства.

Вот как говорит об этом виднейший историк Москвы И. Забелин: «Московский Ставропигиальный Донской монастырь, именуемый так во славу совершившихся чудес Донской иконы Богоматери, основан в память чудесного избавления Москвы от нашествия в 1591 году Крымского хана Казы-Гирея. Современники этого события рассказывают, что внезапное появление татарских полков под Москвою привело в ужас население столицы и напомнило ей давние и страшные времена первых татарских нашествий. Крымский хан в глазах испуганных москвитян являлся новым Мамаем ...Вот почему, в виду грозившей опасности, благочестивая мысль защитников Москвы призвала в помощь Донскую икону Богоматери как святую хоругвь, с которою некогда великий князь Дмитрий Донской победил первого Мамая...» [6]. И далее: «Заступление Богоматери не помедлило... и татарские полки, как внезапно явились у стен города, с такою же внезапностию и побежали прочь, не начавши битвы с главным войском защитников, которое расположено было укрепленным станом на том самом месте, где теперь находится небольшой старинный храм Донского монастыря» [7].

Весть о подходе войск крымского хана к столице России встревожила москвичей чрезвычайно. Главное войско «стояло тогда в Новгородской области, наблюдая шведов... не могло вовремя приспеть на помощь. Другие полки сторожили границы с юга, по берегам Оки, от тех же крымских татар. В Москве оставались лишь стрельцы, войско по преимуществу городовое, осадное, составлявшее гарнизон города. Встретить татар в поле было некому» [8]. Правитель Борис Годунов² срочно укреплял Москву, а рати на Оке приказано было немедля идти к столице. Южные окраины города также готовились к обороне. В этом проявилась особая роль монастырей, расположенных к югу от столицы. Монастыри Новоспасский, Симонов, Данилов, Новодевичий представляли собой по сути линию крепостей и всегда служили в подобных обстоятельствах пунктами обороны.

Это было известно многим современникам Пушкина. Близкий его приятель Ф.Н. Глинка в очерке «Семисотлетие Москвы» писал о том, что «знаменательнейшие монастыри (Симонов, Донской, Данилов и проч.) стали святыми сторожами на окраинах ее» [9]. Н.М. Карамзин, давний наставник Пушкина, в повести «Бедная Лиза», рассказывая о набеге на Москву крымского хана Гази-Гирея, также писал об этом [10]. Обстоятельства набега 1591 года подробно изложены Н.М. Карамзиным в десятом томе «Истории государства Российского», к которому, изучая вехи политической карьеры Бориса Годунова, обратился Пушкин в Михайловском. О роли Симонова монастыря в обороне города упоминает в своем очерке «Панорама Москвы» Михаил Лермонтов: «Симонов примечателен особенно своею почти между небом и землей висящею платформой, откуда наши предки наблюдали за движениями приближающихся татар» [11].

В X томе «Истории» Н.М. Карамзина сообщается: «По желанию государя, 2 июля в пятницу совершили торжественный крестный ход, в котором епископ суздальский Иов, в сопровождении честных крестов, обнес Донскую икону по городовым стенам Москвы, и потом обошед с крестным же ходом воинский Обоз или стан, поставил св. икону, с молебным пением, в полотняной церкви преподобного Сергия» [12].

2 июля вернувшиеся полки сошлись к обозу против Данилова монастыря, затем стали на своих обычных местах — в лугах близ Коломенского. Главным же воеводой всей русской рати назначен был правитель государства Борис Годунов. А на следующий день пришли войска крымского хана.

В бою, начавшемся 4 июля, «хан, изведав мужественный отпор передовых наших отрядов, не устоял, на прямое дело не пошел, — говорит Разрядная книга, — и на другой день, 5 июля, за час до света, побежал с великим страхом и ужасом» [13].

Их гнали русские войска, «так что хан, раненый, прискакал в свою столицу Бакчисарай в простой телеге, а из войска его возвратилось не более трети, да и то пеших и голодных» [14].

Бывший в то время в Крыму российский гонец Иван Бибиков в своем донесении записал любопытные сведения о разговоре между ним и хозяином Крыма: «Был я на Москве..., и меня не подчивали; гостям не рады». Смелый гонец отвечал: «Вольной человек царь! То ты сделал государю нашему обман; ходил в его землю утайкою, изменив своему слову (хан прежде уверил посланника, что он идет на Литву), а государь того не ведал; да и у Москвы постоял еси немножко; а только бы ты постоял побольше, и государь бы наш умел тебя подчивать» [15].

Хан оценил ответ московита, пригласил его на обед, одарил шитым золотом кафтаном.

Особенно щедро за это дело царь наградил Бориса Годунова: «Государь пожаловал ему служнее имя, с себя златую гривну (цепь), богатейшую шубу в 1000 рублей, в вотчину три города в Важской области с великими доходы, да и судно золотое,... что на Мамаеве побоище побил в. к. Дмитрий Иванович Донской Мамая царя, и то судно тогды взято, его мамаевское царево, и государь пожаловал Бориса Федоровича для памяти роду его» [16].

Московский Кремль. XVIII век. К. Рабус

Н.М. Карамзин же заметил в своей «Истории», что это — доказательство сравнения этой победы с нашествием Мамая [17].

Прошел год с небольшим, и там, где находилась подвижная крепостца и походная церковь с образом Донской Богоматери, царь повелел возвести церковь во имя Богоматери и учредил монастырь, названный в честь чудотворной иконы Донским.

Набеги крымских ханов на Русь случались и в дальнейшем. Для феодалов Крымского ханства подобные доходы были одним из главных способов обогащения. Очередной набег крымцев в 1646 году заставил царя Алексея Михайловича вспомнить об образе Донской богородицы, просить ее защиты. 2 января 1646 года он «учредил молебное празднование Пречистой Богородице Донской» [18]. Вскоре из Рыльского уезда пришло известие о разгроме крымских войск. 11 июля, по окончательном избавлении от опасности, царь повторил празднование в честь чудотворной иконы.

Дворцовые Разряды хранят сведения о подобном праздновании 1647 года. Во второй половине XVII века монастырю оказывал покровительство царь Федор Алексеевич, в царствование которого произошла первая русско-турецкая война 1676—1681 годов. Война эта была вызвана агрессией Османской империи против Украины, уже воссоединенной с Россией. Опираясь на гетмана П.Д. Дорошенко, турки пытались подчинить себе Правобережную Украину. Основными военными событиями стали Чигиринские походы 1677 и 1678 годов с участием в них войск крымских ханов. В походе 1677 года Чигирин осаждала 120-тысячная турецко-татарская армия. После трехдневных боев армия в панике оставила Украину.

Мария Александровна Пушкина-Тартунг (1832—1919). И.К. Макаров. 1850 год

Летом 1678 года теперь уже 200-тысячные турецко-татарские войска вновь подошли к Чигирину. Русско-украинские отряды отступили из Чигирина, но соперник, измотанный нападениями с тыла запорожских казаков, вскоре потерпел поражение от русско-украинской армии и оставил Украину. Турция была вынуждена пойти на заключение мирного договора.

13 января в Бахчисарае состоялось подписание документов. Заключенный договор укрепил международное положение России. Отныне крымский хан обязывался не помогать врагам Русского государства. Как отметил И. Забелин, «обстоятельства этой войны без сомнения вызвали и особенное благочестивое усердие богомольного царя к монастырю, основанному в память победы над тем же врагом, крымским ханом, который в это время помогал туркам» [19].

Прошло несколько лет и Донской монастырь вновь услышал далекие раскаты южной военной грозы. После смерти Федора Алексеевича в России властвуют царевна Софья и ее фаворит князь Василий Голицын. В целях укрепления власти сторонники Софьи в 1687 году задумали поход на Крым. Командующим был назначен В. Голицын. Когда войска находились уже на Украине, в Донском монастыре проведены были службы ради успеха похода. А 8 мая икона Девы Марии была отправлена в полки, где ее встретили с почестями. Голицынский поход был неудачен, и спустя 2 года князь попытался предпринять новый. Вновь в монастыре стала появляться царевна Софья. В апреле и мае 1689 года она присутствовала на молениях в утренние и ночные часы. По возвращении из второго похода князь с войсками сделал остановку в монастырском селе Семеновском.

Формирование монастырского некрополя пушкинского окружения продолжалось до первых лет двадцатого столетия. Изучение же Донского монастыря, осмысление его как пушкинского места продолжается и поныне.

В 1838 году здесь похоронили В.С. Огонь-Догановского³, спустя 18 лет — П.Я. Чаадаева. 1870 год отмечен появлением еще двух могил друзей Пушкина — С.А. Соболевского и Н.М. Смирнова. Жена последнего, А.О. Смирнова, знаменитая «черноокая Россети», была похоронена рядом с супругом в 1882 году. Последней в этом ряду стала могила дочери поэта, Марии Александровны Пушкиной-Гартунг, умершей в 1919 году. А что знаем мы об отношении предков Александра Сергеевича к святой обители?

Связи предков Пушкина с Донским монастырем прослеживаются уже с 90-х годов XVII века, когда боярин Матвей Степанович Пушкин судился с монашеской обителью, во владениях которой, по мнению боярина, прятались его беглые крестьяне [20]. В 1711 году стольник Иван Калинович Пушкин насильно отчуждал спорные угодья у монастырской приписной Тихоновой пустыни. Спустя 4 года после этих событий, в соборной церкви монастыря, в ее Сергиевском приделе, появилась могила стольника⁴, богатого вдовца Никиты Борисовича Пушкина. Надгробие с его могилы утеряно, однако известна надпись, находившаяся на нем. Исследователь А.Г. Налетов опубликовал ее полный текст: «1715 года генваря 18-го дня, на память уже во святых отец наших архиепископов александрийских Афанасия и Кирилла, преставился раб божий стольник Никита Борисович Пушкин, во иноцех нареченный Нифонт, рождение его сентября 8-го дня, тезоименитство его сентября 15-го числа. Жития его было 94 года и 5-ть месяцев и 14 дней и погребен против сея таблицы: «Боже духов всякия плоти, упокой душу раба твоего и со всеми праведными, в тя верующими» [21]. Автор публикации сообщает, что Н.Б. Пушкин постригся в монахи в Троице-Сергиевом монастыре, и предполагает, что «Впоследствии старец Нифонт перешел в Донской монастырь, разумеется за вклад» [22]. Не сохранилось надгробие и на могиле Льва Александровича Пушкина, деда поэта, умершего 25 октября 1790 года и похороненного в соборной церкви. О буйном нраве Льва Александровича его внук писал в 1830 году в «Родословной Пушкиных и Ганнибалов» [23]. О верности своего деда Петру III «во время мятежа 1762 года» поэт вспомнил в заметке: «В одной газете официально сказано было...» [24].

В январе 1802 года на монастырском кладбище упокоилась Ольга Васильевна Пушкина, вторая жена Льва Александровича, урожденная Чичерина, родная бабушка поэта. Начало этой фамилии положил итальянец Афанасий Чичери, прибывший в Москву в 1472 году в составе свиты Софии Палеолог, один из телохранителей принцессы. Чичерины стали прямыми предками Александра Сергеевича по женской линии.

В 1810 году семье Пушкина пришлось дважды побывать в монастыре в связи с похоронами скончавшихся в младенческом возрасте Софии и Павла, родных сестры и брата 11-летнего Саши Пушкина.

Василий Львович Пушкин (1766—1830). И.О. Вивьен де Шатобрен. 1823 год

В 1819 году здесь была погребена прабабушка Александра Сергеевича Н.А. Пушкина, урожденная княжна Волконская, дочь князя А.М. Волконского и Е.М. Самариной, жена Михаила Алексеевича Пушкина.

14 октября 1824 год этот скорбный список пополнился. Умерла тетка поэта Анна Львовна Солнцева. В некрополе монастыря находится также могила ее мужа — Матвея Михайловича Солнцева, умершего 10 ноября 1847 года, и двух дочерей — Екатерины Матвеевны и Ольги Матвеевны Солнцевых. Здесь 23 августа 1830 года Александр Сергеевич похоронил своего «парнасского отца» — дядю Василия Львовича, одного из тех литераторов, которые задавали тон в литературной жизни Москвы начала XIX века. Племянник присутствовал на отпевании умершего в монастырской церкви Никиты Мученика. В том же году Александр Сергеевич посетил здесь могилу А.П. Сумарокова.

Как видим, причин для посещения монастыря у поэта было немало. Эти впечатления могли дополниться и другими, полученными Сашей Пушкиным в детстве, при подъемах на колокольню Ивана Великого вместе с дядькой Никитой Козловым. Город с его многочисленными церквями и монастырскими стенами открывался перед ними с почти восьмидесятиметровой высоты. Мы не найдем, увы, пушкинских строк с упоминанием Донского монастыря. Но давайте обратимся к детским и юношеским впечатлениям другого москвича и поэта. Как свидетельствовал в очерке «Панорама Москвы» двадцатилетний Михаил Лермонтов, при посещении колокольни он увидел, как «на равнине, между кровлями купеческих домов, блещут верхи Донского монастыря» [25].

Знание Пушкиным этого памятника московской древности, его причастность к монастырю прослеживается в нескольких направлениях. За сто лет здесь сложился некрополь предков поэта, в том числе его родственников в ближайших поколениях. Естественно, Александр Сергеевич бывал в монастыре. Но первые представления об этом центре московской религиозной жизни и составной части привычной для горожан панорамы города появились у него еще в детские годы. О роли монастырей, в том числе и Донского, в обороне Москвы, Пушкин узнавал в разные годы при чтении научной и художественной литературы. Особо поэт отмечал «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. Самым убедительным доказательством знания истории Донского монастыря стала строфа в «Борисе Годунове», написанная Пушкиным в Михайловском:

«Щелкалов
(с Красного крыльца):
Заутра вновь святейших патриарх,
В Кремле отпев торжественно молебен,
Предшествуем хоругвями святыми,
С иконами Владимирской, Донской
Воздвижется;» [26].

Среди перечисленных Пушкиных были и те, кто, находясь на государевой службе, имел отношение к Крыму.

Таков Никита Борисович Пушкин, представитель XV колена рода. За прожитые этим стольником 94 года он немало повидал и во многом участвовал. В 1687 году Никита Борисович — завоеводчик⁵ большого полка в Крымском походе. В 1682 году он получает за службу в Чигирине 200 четвертей земли [27].

Шестисотлетние дворяне Пушкины, как всякий старинный род, ревниво относились к истории своих предков. В романе Ю. Тынянова «Пушкин» появляется эпизод, характеризующий значение родовой памяти для семьи поэта: Сергей Львович «сломал красную большую печать и показал старинные грамоты Александру.

Генуэзская крепость в Судаке. Литография Карло Боссоли

— Изволь посмотреть сюда — видишь печать... Письмо старое, но мне говорили, что здесь за войну с крымцами жалуется вотчина, двести четвертей или около того» [28]. Надо полагать, этот эпизод имеет фактическую основу и относится к Никите Борисовичу Пушкину, поскольку никто другой из представителей этого рода такой наградной вотчины «за войну с крымцами» не получал. Сын Н.Б. Пушкина — Афанасий — был женат на Стефаниде Емельяновне Украинцевой, а через свою дочь стольник породнился с графом Николаем Федоровичем Головиным. Оба эти родства интересны тем, что они связали старинную фамилию с Крымом. Тесть Афанасия, Емельян Игнатьевич Украинцев, по определению С.Б. Веселовского был «богато одаренным самородком» [29]. В 1869 году он получил весьма важное назначение — послом в Турцию, куда Емельян Игнатьевич отправился через Керчь. До этого крымского города дипломата проводил император Петр Великий, и поездка получила название «Керченского похода». В пушкинской «Истории Петра» вместе с другими событиями 1699 года описан этот эпизод: «Петр ...чрезвычайным послом назначил в Турцию дьяка Украинцева... Государь на сем флоте пошел к Керчу, где стоял турецкий паша с 4 кораблями и 9 галерами. Петр принудил его пропустить посла Украинцем прямо к Константинополю» [30].

Имя петровского дьяка выводит на иные крымские реалии столицы, на новые лица и обстоятельства.

Речь, в частности, идет об одном из старинных зданий Москвы прошлого века — доме Е.И. Украинцева, построенном в конце XVIII века (ныне Хохловский переулок, 7). Здесь находился архив коллегии иностранных дел, начальником которого в 1814—1840 годах служил Алексей Федорович Малиновский, брат директора Царскосельского лицея. Образованный человек, историк, писатель, он дружил с родителями поэта. Поэт мог видеть его в гостях у своих родителей и в лицее в 1815 году. С ним связан был в течение ряда лет своими разысканиями в архиве Н.М. Карамзин. Это отразилось и в художественной пушкиниане. В романе Ю.Н. Тынянова «Пушкин» Василий Львович говорит юному поэту: «Брата твоего директора я очень знаю: помогает Николаю Михайловичу читать все эти грамоты, летописи и родословия» [31]. При содействии начальника архива российский историограф, работая над «Историей», получал для изучения турецкие, крымские и другие дела. Он же подготовил реестр документов ко всем 12 томам своего труда, который был известен Пушкину с детства, с лицейских лет, еще до южной ссылки.

Сергей Львович Пушкин (1770—1848). К.К. Гампельн. 1824 год

В архиве хранилась книга Крымских посольских дел (1474—1505). Это летопись отношений Ивана III с крымским ханом Менгли-Гиреем, его тогдашним союзником. Там же документы о связях с Кафой и Царь-градом.

По материалам, хранившимся в архиве, в 1808 году был создан «Реестр делам Крымского двора с 1474 по 1779 год, учиненный действительным статским советником Николаем Бантыш-Каменским в 1808 году» [32]. Автор был предыдущим директором Московского архива коллегии иностранных дел. В «Реестре» перечислены документы, рассказывающие о русских и крымских послах, шертных грамотах, о походе В.В. Голицына в Крым.

В 1863 году в «Записках Одесского общества истории и древностей» был опубликован труд А.Ф. Малиновского, свидетельствующий о его интересе к истории российско-крымских связей: «Историческое и Дипломатическое собрание дел, происходивших между Российскими великими князьями и бывшими в Крыме Татарскими царями с 1462 по 1533 год» [33]. В 1800 году Алексей Федорович составил реестр «Крымские шертные грамоты», содержащий 70 номеров документов. С 1-го по 31-й документы — копии, списанные А.Ф. Малиновским с подлинников из «Дел Крымского двора старых лет, в книгах содержащихся с 1474 по 1697 год». Что-то о своем дяде мог рассказать однокашнику племянник директора архива, друг поэта Иван Малиновский. Само же издание могло привлечь внимание Пушкина в связи с историей Ганнибалов. Ведь именно посол Петра I Е.И. Украинцев, живший в этом доме, по одной из версий, прислал из Турции императору абиссинского мальчика Ибрагима (Абрама) Ганнибала. Видимо, благодаря этому событию, всегда интересовавшему Пушкина, появился в подготовительных материалах к «Истории Петра» эпизод проводов Петром I посла Е.И. Украинцева в Турцию до Керчи.

История особняка, таким образом, связана с Крымом, во-первых, через своего первого хозяина-дипломата; во-вторых, как государственное учреждение, где хранились документы по истории русско-крымских связей; в-третьих, как место работы друга семьи Пушкиных, исследователя русско-крымских исторических связей. В мае 1836 года Пушкин бывал здесь неоднократно, о чем сообщал в письме жене от 14 мая: «В Архивах я был, и принужден буду опять в них зарыться месяцев на 6» [34]. Поэт изучал тогда документы петровской эпохи. В этих трудах ему содействовал Алексей Федорович Малиновский.

Абрам Петрович Ганнибал. Неизвестный художник. Вторая половина XVIII века

Не менее интересно в рассматриваемом отношении родство Н.Б. Пушкина с Н.Ф. Головиным. Адмирал, президент Адмиралтейств-коллегии, соратник Петра I, Николай Федорович Головин принадлежал к фамилии Ховриных-Головиных, родоначальники которой происходили из Крыма.

В современной топонимии Москвы сохранилось название одного из городских микрорайонов — Химки-Ховрино. Исторически вторая часть этого топонима относится к XIV веку. Так некогда называлось находившееся рядом со столицей село Ховрино, хозяином которого был известный в русской истории Григорий Ховра. К подмосковным владениям этих предков Пушкина, впоследствии разделившихся на две фамилии — Ховриных и Головиных, относились также села Головино и Ховрино — еще одно село с таким же названием. Москва и Подмосковье сохранили немало таких топонимических памятников прошлого, ставших для нынешнего исследователя драгоценными свидетельствами русско-крымских исторических связей.

Имена многих «сурожан» сохранились в названиях подмосковных сел, некогда им принадлежавших: Саларево, Софрино, Тропарево, Солослово, Ховрино.

Начиная с XIV века Москва — город бурно развивающийся, растущий, с активными связями на Западе и Востоке, куда на постоянное жительство приезжали иностранцы. Первыми среди них были греки. За ними последовали, и в довольно большом количестве, выходцы из Крыма. Они-то и составили часть «гостей» — особой прослойки городского населения, занимавшейся широкомасштабной международной торговлей. По своему социальному происхождению они примыкали к городской феодальной верхушке, были владельцами крупных вотчин. Одним из двух крупных объединений «гостей», существовавших в русской столице, были «сурожане», торговавшие с крымскими городами Сурожем и Кафой (современные Судак и Феодосия), а через них шла торговля со странами Ближнего Востока. Иногда «сурожанами» называют крупное московское купечество и мастеровых без национальных отличий. Но, в любом случае, среди них были выходцы из Крыма, составившие часть верхушки городского купечества и ремесленников. Обосновавшись в столице Руси, они сразу заняли видное место. Как отмечают исследователи, «сурожане» вели в Москве большую торговлю. Один из торговых рядов на Красной площади даже носил название сурожского [35].

В XIV столетии в Москву прибыл Стефан Васильевич Ховр, родоначальник фамилии Ховриных и Головиных. Родословная называет его князем и говорит о том, что он пришел в Московскую Русь «из вотчины с Судака да из Манкупа да из Кафы» [36]. В «Бархатной книге» сообщается, что в Москву при великом князе Василии Дмитриевиче «прииде князь Стефан Васильевич со своей вотчины из Судака да из Кафы» [37]. По мнению академика С.Б. Веселовского, «греческое происхождение Стефана не подлежит сомнению». В то же время ученый считает: Стефан «был состоятельным сурожским «гостем», то есть торговым человеком (греком), который, быть может, не раз бывал в Москве по торговым делам и в конце XIV века обосновался здесь. О богатстве Стефана и его сына Ховры можно судить по тому, что они имели двор в Кремле, и Ховра произвел в Симонове большие постройки. Находясь в Москве, Стефан Васильевич принял монашество под именем Симон» [38]. Потомки Стефана Васильевича в XV и XVI веках почти постоянно занимали важную должность государева казначея и были, по всей видимости, людьми очень богатыми.

М. Вегнер сообщает: «Сын родоначальника, Григорий Степанович Ховрин, построил в 1405 году в Симоновом монастыре каменную соборную церковь во имя Успения пресвятой богородицы, которая была тогда в Москве самою лучшею и большою. С этого времени Симонов монастырь сделался родовым кладбищем Головиных» [39]. Такое могли себе позволить, несомненно, очень состоятельные люди. Пройдет несколько веков и, благодаря перу Н.М. Карамзина, Симонов монастырь привлечет к себе внимание всей читающей России. Старший друг Пушкина прославит монастырь в повести «Бедная Лиза». Точность карамзинских описаний сделала свое дело. Симонов монастырь и его окрестности, хорошо знакомые москвичам, стали популярным местом романтических прогулок.

Какова же судьба этих предков поэта? У внука Стефана Ховры, Владимира Григорьевича, был сын Иван Голова, «прозванный так будто потому, что он был крестником Ивана III» [40]. Он — основатель рода Головиных, из поколения в поколение занимавших высокое положение в обществе и при дворе. Прапрадед Пушкина Иван Михайлович Головин, комнатный стольник царя, участник Азовских походов 1695—1696 годов, был одним из сподвижников Петра Великого. Дочь Ивана Михайловича Евдокия и ее муж, Александр Петрович Пушкин, стали прабабкой и прадедом поэта.

Царь Федор Алексеевич особо выделял среди своего окружения дворян Ржевских.

Пращур Пушкина Иван Иванович Ржевский с сыном Алексеем в 1676 году в начале русско-турецкой войны был послан на защиту юга России. Весной 1678 года он стал воеводой Чигирина, тогдашнего оплота Южной России. 9 июля Чигирин был окружен татарско-турецкими войсками, и «люди сидели и бились с ними на самой стене» [42].

Сын И.И. Ржевского, окольничий⁶ Алексей Иванович, пращур Пушкина, также служил на юге, в Новобогородицке. Из пушкинской «Истории Петра» узнаем мы о том, что «князь Голицын опять выступил в поход и при впадении Самары в Днепр заложил крепость Богородицкую» [43].

Здесь проявляется знание автором обстоятельств Голицынского похода на Крым в 1689 году.

По мнению исследователей в «Планах повести о стрельце» угадываются события жизни Алексея Ржевского.

Пушкинист Н.К. Телетова считает, что Пушкин понимал значение города на реке Самаре, «и все-таки можно думать, что особо выделял эту крепость потому, что в сознании поэта она связывалась с памятью о его родиче» [44].

Брата Алексея, Ивана, так же увлек водоворот военных дел. В 1687 году он — среди участников первого Крымского похода князя В.В. Голицына.

Поэтической строкой автор привлек внимание потомков к этой фамилии своего родословия. Зашифровав Ржевских под фамилией Езерских, Пушкин отмечает их историческую значительность:

«В разрядных книгах и в преданьях
Блестят Езерских имена» [45].

Мне видится за этим двустишием серьезный труд исследователя. «Книги разрядные» были опубликованы только в 1853 и 1855 годах. Это означает, что Александр Сергеевич ознакомился с подлинниками. Изучение этих документов, без сомнения, приблизило поэта к осознанию истинной роли и масштабов исторических связей России и Крыма.

В монастырских стенах я бывал не однажды. И возвращусь туда, движимый желанием еще раз мысленно связать исторические судьбы Крыма и Москвы с родословной поэта, его историческими исследованиями и литературным творчеством.

Через историю Донского монастыря, словно «сквозь магический кристалл», я вижу еще одну нить познания, навечно соединившую Александра Пушкина с Тавридой⁷.

Для литератора здесь — уже ясно видимая «даль свободного романа». И есть надежда, что он будет написан.

Литература

1. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10-ти гг. — Т. 5. — Л., 1978. — С. 135.

2. Там же. — С. 134.

3. Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. — Л., 1980. — С. 324.

4. Ростопчина Е.П. Талисман. — М., 1987. — С. 67.

5. Карамзин Н.М. Записка о московских достопамятностях // Карамзин Н.М. Сочинения. — Т. X. — М., 1829. — С. 293.

6. Забелин И. Описание Московского Ставропигиального Донского монастыря. — М., 1893. — С. 1.

7. Там же.

8. Там же. — С. 2—3.

9. Глинка Ф.Н. Семисотлетие Москвы // Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. Проза, публицистика, статьи, письма. — М., 1985. — С. 258—259.

10. Карамзин Н.М. Бедная Лиза // Н.М. Карамзин. Повести. — М., 1979. — С. 188.

11. Лермонтов М.Ю. Панорама Москвы // Лермонтов М.Ю. В тот чудный миг тревог и битв... — М., 1976. — С. 364.

12. Карамзин Н.М. История государства Российского // Карамзин Н.М. Сочинения. — Т. X. — М., 1829. — С. 86.

13. Забелин И. Указ. соч. — С. 5.

14. Там же. — С. 6.

15. Там же. — С. 6.

16. Там же. — С. 7.

17. Карамзин Н.М. История государства Российского // Там же. — Т. X. — М., 1829. — С. 9.

18. Забелин И. Указ. соч. — С. 11.

19. Там же. — С. 16.

20. Налетов А.Г. Донской монастырь и род Пушкиных // Советские архивы. — № 3. — М., 1988. — С. 89.

21. Там же.

22. Там же.

23. Пушкин А.С. Начало автобиографии // Там же. — Т. 8. — Л., 1978. — С. 56.

24. Пушкин А.С. В одной газете официально сказано было... // Там же. — Т. 7. — Л., 1978. — С. 135.

25. Лермонтов М.Ю. Панорама Москвы // Там же. — С. 364.

26. Пушкин А.С. Борис Годунов // Там же. — Т. 5. — Л., 1978. — С. 192.

27. Модзалевский Б.А., Муравьев М.В. Пушкины. Родословная роспись. — Л., 1932. — С. 31.

28. Тынянов Ю. Пушкин // Тынянов Ю. Избранное — Кишинев, 1977. — С. 333.

29. Веселовский С.Б. Род и предки Пушкина в истории. — М., 1990. — С. 183—184.

30. Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты // Там же. — Т. 9. — Л., 1978. — С. 55.

31. Тынянов Ю. Пушкин // Там же. — С. 459—460.

32. Реестр делам Крымского двора с 1474 по 1779 год, учиненный действительным статским советником Николаем Бантыш-Каменским в 1808 году // Известия Таврической Ученой Архивной комиссии. — № 14, Симферополь, 1891. — С. 1—42.

33. Малиновский А.Ф. Историческое и Дипломатическое собрание дел, происходивших между Российскими великими князьями и бывшими в Крыме Татарскими царями с 1462 по 1533 год // Записки Одесского общества истории и древностей. — Т. 5. — Одесса, 1863. — С. 178—419.

34. Пушкин А.С. — Пушкиной Н.Н. // Там же. — Т. 10. — Л., 1978. — С. 452.

35. Смолицкая Г.П., Горбаневский М.В. Топонимия Москвы. — М., 1982. — С. 139—140.

36. Родословная книга // Временник Общества истории и древностей российских. — Кн. Х. — М., 1851. — С. 89.

37. Бархатная книга. — М., 1787. — С. 270.

38. Веселовский С.П. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. — М., 1969. — С. 443.

39. Вегнер М. Предки Пушкина. — М., 1937. — С. 164.

40. Родословная книга // Там же.

41. Дополнения к актам историческим. — Т. VII — СПб., 1859. — С. 214.

42. Соловьев С.М. История России с древних времен. — Кн. 7 (Т. 13—14) — М., 1962. — С. 214.

43. Пушкин А.С. История Петра. Подготовительные тексты // Там же. — Т. 9. — Л., 1978. — С. 28.

44. Телешова Н.К. Забытые родственные связи А.С. Пушкина. — Л., 1981. — С. 75.

45. Пушкин А.С. Езерский // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16-ти тт. — Т. 5. — М.—Л., 1948. — С. 397.

Примечания

1. Ю.М. Лотман — выдающийся современный литературовед, профессор Тартуского университета (до своей смерти в 1993 году).

2. Борис Годунов (ок. 1552—1605) — фактический правитель России в царствование Феодора Иоанновича, с 17 (27) февр. 1598 г. — русский царь.

3. В.С. Огонь-Догановский — близкий знакомый Пушкина в 1830-х годах.

4. Стольник — дворцовый, затем придворный чин в Русском государстве в XIII—XVII веках. Сначала стольник прислуживал князьям (царям) во время торжественных трапез («столов»), сопровождал их в поездках. Позднее стольников назначали на воеводские, посольские и другие престижные должности.

5. Завоеводчик — помощник воеводы; в старину в русских войсках то же, что ныне адъютант.

6. Окольничий — придворный чин и должность в России XIII — начала XVIII веков. Возглавлял полки, приказы. С середины XVI века — 2-й думный чин Боярской думы. Окольничие считались ниже бояр. На ранних этапах истории России их обязанностью было устройство всего необходимого при путешествиях князей, представление царю иностранных послов.

7. Таврида — более поздняя форма античного названия Крыма Таврика. Согласно традиционной точке зрения, название Таврика произошло от названия народа тавров, населявшего полуостров в античную эпоху.